Удручающее однообразие окончаний абсолютно соответствует положению: напряжённое, нервически-тревожное ожидание Татьяной ответа на письмо Онегину озвучено тупо-монотонными ударами сердца или тоскливым стуком часов, отмеряющих неумолимо растягивающееся время. Поистине звук и смысл составляют у Пушкина единое целое. Может ли точно так же быть озвучено чувство потрясённости от проникновенных и доброжелательных стихов, охваченности "священным ужасом", сопровождающееся "слезами"? Это было бы слишком монотонно и превратилось бы в пародию на пушкинские стихи. Гений Пушкина не мог - со своим чувствительным, тонким слухом - создать такое четверостишие.

Кроме того, ничто не мешает нам представить - пусть и весьма условно - некую фигуру поэта, который "на вдохновенной лире бряцал..."; внятен нам и образ серафима: в "Пророке" - с мечом, в ответе Филарету - с "арфой". Но реальный, во плоти, митрополит Московский, играющий на арфе?.. Из этого следует, что Пушкин не мог создать четверостишие, которое ему приписывается.

Ещё несколько легенд, связанных с религиозностью Пушкина, будут рассмотрены ниже, а сейчас следует перейти к рассмотрению позиции пушкинистов, "выступающих"за православность поэта.

К ним относится, например, В. С. Непомнящий. В своей книге «Да ведают потомки православных» он очень убедительно доказывает гипотезу о религиозности поэта. Одновременно он разоблачает попытки «поднажать» на Пушкина, чтобы сделать его «более православным»: приведён случай, когда издатель специально изменяет авторский текст с этой целью, отмечается, что в последнее время возродились самые примитивные методы отстаивания такой позиции. Там же высказывается утверждение, что «связи Пушкина с нашим исповеданием куда более глубоки, чем думают иные доброхоты, - и именно в силу своей глубины не лезут в глаза». И это не лишено смысла, ведь неспроста сам поэт писал: «Цель искусства есть идеал, а не нравоучение». То есть, даже будучи ревностным христианином, Пушкин не стал бы в открытую «заявлять об этом» в своём творчестве.