Имеется также легенда о личных втречах Пушкина и митрополита Московского. Она основывается на тексте послания к Филарету: «Бывало… звон я прерывал… твой голос… Меня внезапно поражал. Я лил потоки слёз… Твоих речей…», - создаётся впечатление неоднократного общения поэта и главы русской церкви. Нельзя не учесть факта, что если бы личное знакомство между ними и их встречи имели место на самом деле, то такого рода события не могли бы не найти хоть какого-то отражения в дневниках Пушкина, но он нигде не писал об этом. А если вспомнить записку к Хитрово, написанную всего на две недели раньше до стихотворения, то вся эта легенда рушится. Однако откуда же тогда в стихотворении глаголы, форма которых указывает на неоднократное общение? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, что как «Дар напрасный, дар случайный…» Пушкина, так и «Не напрасно, не случайно…» Филарета написаны в форме обращения, послания к Богу. Значит, и третье стихотворение должно быть обращено к Богу. Это объясняет ту форму, в которой было написано «В часы забав иль праздной скуки…»: его текст не был адресован лично Филарету, и его общение с Пушкиным не имело места.

Есть ещё одна легенда, связанная с этим стихотворением, а точнее - с его последней строфой:

         Твоим огнём душа палима,
	   Отвергла мрак земных сует,
	   И внемлет арфе серафима
  	   В священном ужасе поэт.

Якобы у Пушкина был ещё и другой вариант финала, который «остался в черновике»:

          Твоим огнём душа согрета, 
	    Отвергла мрак земных сует, 
	    И внемлет арфе Филарета 
	    В священном ужасе поэт.

Уже рифмовка четверостишья "согрета - сует - Филарета - поэт" убеждает нас в том, что оно не принадлежит Пушкину. Хотя подобный случай можно отыскать в его "Евгении Онегине":

            Но день протёк, и нет ответа,
            Другой настал; всё нет как нет.
            Бледна как тень, с утра одета,
            Татьяна ждёт, когда ж ответ?